перебежчик............................ Я знаю точно наперед: Сегодня кто-нибудь умрет! Я знаю где, я знаю как, Я не гадалка, я - маньяк! (с)
ибо один человек НИКОГДА не выставит сие отрывок. а выставить надо - это сделю я, а почему бы и нет? 
Ночь заново рисовала город. В ней припорошенные ветви стали еще белее, зимний воздух еще острее и холоднее, и как-то сказочно-сладостнее. Он был и прозрачно пустым и наполненным одновременно.
Золотой цепью зажглись фонари. Все сразу. Казалось, снег сыпался только под ними. Он оседал, покачиваясь вправо и влево, и думалось, что он падает прямо из фонарей. Бледным налетом он улегся на черном, сыром асфальте. Он стал похож на хрупкий ковер, навевающий мысли о ночных дорогах. О поездах с их томным, приглушенным светом и гулом. О тьме и холоде пионерлагерей. И о том, как укрывает сейчас этот же снег темную, влажную землю, в каком-нибудь поле, и прибитую к ней узором, истлевающую траву.
По обнаженному ковру снега шли двое, и разговаривали. Они оставляли за собой яркие следы, которые тут же принималась зализывать падающий из ламп снег.
По обе стороны от алле проезжали машины. Их включенные фары были такие же золотые, как и фонарный свет. И эти огни, сливающиеся с теплым, уютным светом из окон навевали печаль. Мимо пронесся автомобиль.
- Значит, о восемью ногах? – озадачено и несколько восторженно воскликнул, тем временем, один из идущих. Он был уже не молодым мужчиной, с подслеповатыми, сизыми глазами и привычкой смотреть собеседнику прямо в лицо, поднося свои глаза страшно и близко к нему.
- Да - ответил его молодой спутник.
- И вы это подтверждаете? – и не дождавшись ответа – ох, как это мило. Как интересно! Это просто экстровагантно! Пожалуй, это даже сенсация. И плотоядный?
- Да.
- О, какая прелесть, какое чудо…
Уже целую неделю, весь конец ноября они каждую неделю проходили по этой аллее и говорили об одном. Их темой был страшный конь. Потомок Скандинавского Слейпнира, вырвавшийся на волю и разорявший города. И вот, молодой мужчина, всю неделю пытался продать этого коня, заключенного в небольшой рассказ, пожилому. Сам же он считал этот рассказ совершенно бездарным и даже пошлым. И именно по этому он стремился выручить на отсутствие таланта хоть, что-нибудь, ибо, был твердо уверен, что низкая публика «голодных плебеев» все ровно не была способна оценить истинного таланта, а быть может и не достойна его. Её следовало кормить тем, что она хотела, что он и делал, по его мнению.
- И он разрушает города? – в который раз уже спросил пожилой, его собеседник не отвечал – знаете, Сева, над этим надо подумать. Да! Это просто фурор литературы!
«Так закончились еще одни сутки» - думал в это время Всеволод – «а завтра, этот старый дурак, опять ничего не вспомнит и меня не узнает. И конечно же завтра я к нему уже не пойду…»
В этот момент он уже стоял один. Аллея упиралась в маленький дворик, в котором и скрылся веселый, пожилой издатель с подслеповатыми, прозрачно-голубыми глазами и манерой при разговоре заглядывать собеседнику прямо в лицо.
без названия. Отрывок
Ночь заново рисовала город. В ней припорошенные ветви стали еще белее, зимний воздух еще острее и холоднее, и как-то сказочно-сладостнее. Он был и прозрачно пустым и наполненным одновременно.
Золотой цепью зажглись фонари. Все сразу. Казалось, снег сыпался только под ними. Он оседал, покачиваясь вправо и влево, и думалось, что он падает прямо из фонарей. Бледным налетом он улегся на черном, сыром асфальте. Он стал похож на хрупкий ковер, навевающий мысли о ночных дорогах. О поездах с их томным, приглушенным светом и гулом. О тьме и холоде пионерлагерей. И о том, как укрывает сейчас этот же снег темную, влажную землю, в каком-нибудь поле, и прибитую к ней узором, истлевающую траву.
По обнаженному ковру снега шли двое, и разговаривали. Они оставляли за собой яркие следы, которые тут же принималась зализывать падающий из ламп снег.
По обе стороны от алле проезжали машины. Их включенные фары были такие же золотые, как и фонарный свет. И эти огни, сливающиеся с теплым, уютным светом из окон навевали печаль. Мимо пронесся автомобиль.
- Значит, о восемью ногах? – озадачено и несколько восторженно воскликнул, тем временем, один из идущих. Он был уже не молодым мужчиной, с подслеповатыми, сизыми глазами и привычкой смотреть собеседнику прямо в лицо, поднося свои глаза страшно и близко к нему.
- Да - ответил его молодой спутник.
- И вы это подтверждаете? – и не дождавшись ответа – ох, как это мило. Как интересно! Это просто экстровагантно! Пожалуй, это даже сенсация. И плотоядный?
- Да.
- О, какая прелесть, какое чудо…
Уже целую неделю, весь конец ноября они каждую неделю проходили по этой аллее и говорили об одном. Их темой был страшный конь. Потомок Скандинавского Слейпнира, вырвавшийся на волю и разорявший города. И вот, молодой мужчина, всю неделю пытался продать этого коня, заключенного в небольшой рассказ, пожилому. Сам же он считал этот рассказ совершенно бездарным и даже пошлым. И именно по этому он стремился выручить на отсутствие таланта хоть, что-нибудь, ибо, был твердо уверен, что низкая публика «голодных плебеев» все ровно не была способна оценить истинного таланта, а быть может и не достойна его. Её следовало кормить тем, что она хотела, что он и делал, по его мнению.
- И он разрушает города? – в который раз уже спросил пожилой, его собеседник не отвечал – знаете, Сева, над этим надо подумать. Да! Это просто фурор литературы!
«Так закончились еще одни сутки» - думал в это время Всеволод – «а завтра, этот старый дурак, опять ничего не вспомнит и меня не узнает. И конечно же завтра я к нему уже не пойду…»
В этот момент он уже стоял один. Аллея упиралась в маленький дворик, в котором и скрылся веселый, пожилой издатель с подслеповатыми, прозрачно-голубыми глазами и манерой при разговоре заглядывать собеседнику прямо в лицо.